Неточные совпадения
— Он нам все мигом предоставит, —
говорил старец Добромысл, — он и солдатов у нас наделает, и острог какой следовает выстроит! Айда,
ребята!
— И ты прав, ей-богу прав! — сказал самозванец. — Ты видел, что мои
ребята смотрели на тебя косо; а старик и сегодня настаивал на том, что ты шпион и что надобно тебя пытать и повесить; но я не согласился, — прибавил он, понизив голос, чтоб Савельич и татарин не могли его услышать, — помня твой стакан вина и заячий тулуп. Ты видишь, что я не такой еще кровопийца, как
говорит обо мне ваша братья.
— Хороших людей я не встречал, —
говорил он, задумчиво и печально рассматривая вилку. — И — надоело мне у собаки блох вычесывать, — это я про свою должность. Ведь — что такое вор, Клим Иванович, если правду сказать? Мелкая заноза, именно — блоха! Комар, так сказать. Без нужды и комар не кусает. Конечно — есть
ребята, застарелые в преступности. Но ведь все живем по нужде, а не по евангелию. Вот — явилась нужда привести фабричных на поклон прославленному царю…
«Что вы,
говорит,
ребята!
Кажется, я миновал дурную дорогу и не «хлебных» лошадей. «Тут уж пойдут натуральные кони и дорога торная, особенно от Киренска к Иркутску», —
говорят мне. Натуральные — значит привыкшие, приученные, а не сборные. «Где староста?» — спросишь, приехав на станцию… «Коней ладит, барин. Эй,
ребята! заревите или гаркните (то есть позовите) старосту», —
говорят потом.
— Как бы
поговорить без народа, — сказал Нехлюдов, глядя на отворенную дверь, в которой стояли
ребята, а за
ребятами худая женщина с исчахшим, но всё улыбавшимся, от болезни бледным ребеночком в скуфеечке из лоскутиков.
— Летось в господском лесу две березки срезал, его и посадили, — поторопился сказать маленький розовый мальчик. — Теперь шестой месяц сидит, а баба побирается, трое
ребят да старуха убогая, — обстоятельно
говорил он.
— Да ведь только забежала, —
говорил другой голос. — Отдай,
говорю. А то что же мучаешь и скотину и
ребят без молока.
Вот мы остались и лежим все вместе, и зачал Авдюшка
говорить, что, мол,
ребята, ну, как домовой придет?..
Наконец мы, однако, сошлись с ним на двадцати рублях. Он отправился за лошадьми и чрез час привел их целых пять на выбор. Лошади оказались порядочные, хотя гривы и хвосты у них были спутанные и животы — большие, растянутые, как барабан. С Филофеем пришло двое его братьев, нисколько на него не похожих. Маленькие, черноглазые, востроносые, они, точно, производили впечатление
ребят «шустрых»,
говорили много и скоро — «лопотали», как выразился Ермолай, но старшому покорялись.
«Здорово,
говорит,
ребята!
Вы встречали, Марья Алексевна, людей, которые
говорили очень хорошо, и вы видели, что все эти люди, без исключения, — или хитрецы, морочащие людей хорошими словами, или взрослые глупые
ребята, не знающие жизни и не умеющие ни за что приняться.
Староста обратился к толпе, спрашивая, кто
говорил? но все молчали; вскоре в задних рядах поднялся ропот, стал усиливаться и в одну минуту превратился в ужаснейшие вопли. Исправник понизил голос и хотел было их уговаривать. «Да что на него смотреть, — закричали дворовые, —
ребята! долой их!» — и вся толпа двинулась. Шабашкин и другие члены поспешно бросились в сени и заперли за собою дверь.
— Что в ней! —
говорила она, — только слава, что крепостная, а куда ты ее повернешь! Знает таскает
ребят, да кормит, да обмывает их — вот и вся от нее польза! Плоха та раба, у которой не господское дело, а свои дети на уме!
Она решается не видеть и удаляется в гостиную. Из залы доносятся звуки кадрили на мотив «Шли наши
ребята»; около матушки сменяются дамы одна за другой и поздравляют ее с успехами дочери. Попадаются и совсем незнакомые, которые тоже
говорят о сестрице. Чтоб не слышать пересудов и не сделать какой-нибудь истории, матушка вынуждена беспрерывно переходить с места на место. Хозяйка дома даже сочла нужным извиниться перед нею.
У Костромы было чувство брезгливости к воришкам, слово — «вор» он произносил особенно сильно и, когда видел, что чужие
ребята обирают пьяных, — разгонял их, если же удавалось поймать мальчика — жестоко бил его. Этот большеглазый, невеселый мальчик воображал себя взрослым, он ходил особенной походкой, вперевалку, точно крючник, старался
говорить густым, грубым голосом, весь он был какой-то тугой, надуманный, старый. Вяхирь был уверен, что воровство — грех.
Барин и
говорит: «Ну,
ребята, выпущу вас, только чтоб не бунтовать, а нет — всех перестреляю».
— Отсоветовать вам я не могу, —
говорил о. Сергей, разгуливая по комнате, — вы подумаете, что я это о себе буду хлопотать… А не сказать не могу. Есть хорошие земли в Оренбургской степи и можно там устроиться, только одно нехорошо: молодым-то не понравится тяжелая крестьянская работа. Особенно бабам непривычно покажется… Заводская баба только и знает, что свою домашность да
ребят, а там они везде поспевай.
Вот подойдет осень, и пойдет народ опять в кабалу к Устюжанинову, а какая это работа: молодые
ребята балуются на фабрике, мужики изробливаются к пятидесяти годам, а про баб и
говорить нечего, — которая пошла на фабрику, та и пропала.
— А ты почем знаешь?
Ребята, что ли,
говорили? — смеясь, продолжала Давыдовская. — Нет, брат Митюша, люди
говорят: кто верит жене в доме, а лошади в поле, тот дурак.
Поеду к Пармену Семенову, к Лучкову, к Тришину, уговорю пускать к нам
ребят; вы человек народный, рассказывайте им попонятнее гигиенические законы,
говорите о лечении шарлатанов и все такое.
— Ну, —
говорил Арапов, усевшись дома перед Персиянцевым и Соловейчиком, — теперь за новую работу,
ребята.
— Не надо! — раздался в толпе сильный голос — мать поняла, что это
говорил мужик с голубыми глазами. — Не допускай,
ребята! Уведут туда — забьют до смерти. Да на нас же потом скажут, — мы, дескать, убили! Не допускай!
— А не плачьте, ненько, не томите сердца! Честное слово
говорю вам — скоро его выпустят! Ничего у них нет против него, все
ребята молчат, как вареные рыбы…
— Да, нам работать надо.
Поговорить хотелось бы, да уж до вечера! Идем,
ребята…
— Дело
говорит,
ребята! — крикнул Махотин.
— Ну то-то! — молвил Игнат и успокоился, весело улыбаясь. — Мне бы вот на фабрику, там,
говорят,
ребята довольно умные…
— Вы,
ребята,
говорят, скандал директору хотите делать, стекла бить ему?
— Я? — сидя на лавке и оглядываясь, воскликнул Игнат. — За минуту перед ними лесник прибег — стучит в окно, — держитесь,
ребята,
говорит, лезут на вас…
—
Ребята! смотри, молодцами у меня! С ружей не палить, а штыками е….. их м… Когда я крикну «ура! » за мной и не отставать е….. вашу м…… Дружней, главное дело… покажем себя, не ударим лицом в грязь, а,
ребята? За царя, за батюшку! —
говорил он, пересыпая свои слова ругательствами и ужасно размахивая руками.
Только теперь рассказы о первых временах осады Севастополя, когда в нем не было укреплений, не было войск, не было физической возможности удержать его, и всё-таки не было ни малейшего сомнения, что он не отдастся неприятелю, — о временах, когда этот герой, достойный древней Греции, — Корнилов, объезжая войска,
говорил: «умрем,
ребята, а не отдадим Севастополя», и наши русские, неспособные к фразерству, отвечали: «умрем! ура!» — только теперь рассказы про эти времена перестали быть для вас прекрасным историческим преданием, но сделались достоверностью, фактом.
Подхалюзин. Известное дело-с, стараюсь, чтобы все было в порядке и как следует-с. Вы,
говорю,
ребята, не зевайте: видишь, чуть дело подходящее, покупатель, что ли, тумак какой подвернулся, али цвет с узором какой барышне понравился, взял,
говорю, да и накинул рубль али два на аршин.
— Бог их ведает! Я спрашивал:
ребята смеются,
говорят: так, слышь, родятся. И что за кушанья? Сначала горячее подадут, как следует, с пирогами, да только уж пироги с наперсток; возьмешь в рот вдруг штук шесть, хочешь пожевать, смотришь — уж там их и нет, и растаяли… После горячего вдруг чего-то сладкого дадут, там говядины, а там мороженого, а там травы какой-то, а там жаркое… и не ел бы!
Ну, а зимой, бог даст, в Петербург переедем, увидите людей, связи сделаете; вы теперь у меня
ребята большие, вот я сейчас Вольдемару
говорил: вы теперь стоите на дороге, и мое дело кончено, можете идти сами, а со мной, коли хотите советоваться, советуйтесь, я теперь ваш не дядька, а друг, по крайней мере, хочу быть другом и товарищем и советчиком, где могу, и больше ничего.
— Грех было бы мне винить тебя, Борис Федорыч. Не
говорю уже о себе; а сколько ты другим добра сделал! И моим
ребятам без тебя, пожалуй, плохо пришлось бы. Недаром и любят тебя в народе. Все на тебя надежду полагают; вся земля начинает смотреть на тебя!
Я и
говорю ребятам: схоронимся,
говорю, в кусты, посмотрим, кто такой едет?
— Нечего делать, — сказал Перстень, — видно, не доспел ему час, а жаль, право! Ну, так и быть, даст бог, в другой раз не свернется! А теперь дозволь, государь, я тебя с
ребятами до дороги провожу. Совестно мне, государь! Не приходилось бы мне, худому человеку, и
говорить с твоею милостью, да что ж делать, без меня тебе отселе не выбраться!
— Наговорная? Слышите,
ребята, я
говорил, наговорная. А то как бы ему одному семерых посечь!
— Так это вы, — сказал, смеясь, сокольник, — те слепые, что с царем
говорили! Бояре еще и теперь вам смеются. Ну,
ребята, мы днем потешали батюшку-государя, а вам придется ночью тешить его царскую милость. Сказывают, хочет государь ваших сказок послушать!
— А на барщину… Значит, на господ работали… Царь Александр Николаевич уничтожил. Вот хорошо: запоздает она, а уж нарядчик и заприметил… докладывает бурмистру… «Поч-чему такое? А?..» — Да я, ваше степенство, с
ребятами. Неуправка у меня… — «Ла-адно, с
ребятами. Становись. Эй, сюда двое!» И сейчас, милая ты моя барышня, откуль ни возьмись, два нарядчика. И сейчас им, нарядчикам, по палке в руки, по хар-рошей. Дать ей,
говорит, десять… или, скажем, двадцать…
— Нет,
ребята, его, знать, не скоро собьешь, за себя постоит; куды! —
говорили одни.
—
Ребята, коли он видал, пусть сейчас при всех
говорит, какого он знает генерала. Ну,
говори, потому я всех генералов знаю.
Под вечер Кирилло наш — суровый был мужчина и в летах — встал на ноги, шапку снял да и
говорит: «Ну,
ребята, я вам боле не начальник, не слуга, идите — сами, а я в леса отойду!» Мы все встряхнулись — как да что?
— Ведь я охотой за брата пошел, — рассказывал Авдеев. — У него
ребята сам-пят! А меня только женили. Матушка просить стала. Думаю: что мне! Авось попомнят мое добро. Сходил к барину. Барин у нас хороший,
говорит: «Молодец! Ступай». Так и пошел за брата.
— Право, совсем как российские. Один женатый. Марушка,
говорю, бар? — Бар,
говорит. — Баранчук,
говорю, бар? — Бар. — Много? — Парочка,
говорит. — Так разговорились хорошо. Хорошие
ребята.
— Ну-ко,
ребята, с богом! —
говорит слесарь Коптев, обеими руками натягивая шапку на голову. — Вались дружно! Бей воров!
Допытывался, о чём старик
говорит, что делает, успокоил я его, дал трёшницу и даже за ворота проводил. Очень хотелось посоветовать ему: вы бы,
ребята, за собой следили в базарные дни, да и всегда. За чистыми людьми наблюдаете, а у самих носы всегда в дерьме попачканы, — начальство!
— Все
ребят учит, мать. Писал, к празднику будет, —
говорит хорунжиха.
Неш тебе мужиком-то лучше быть?» Барин крикнут: «Лучше! честнее,
говорят,
ребята, быть мужиком».
Как только еще началась эта история, человек с двадцать сразу умерло; я спрашиваю: «Отчего вы,
ребята, дохнете?» — «А всё с чистого хлеба,
говорят, дохнем, ваше высокоблагородие: как мы зимой этого чистого хлебушка не чавкали, а все с мякиной, так вот таперича на чистой хлеб нас посадили и помираем».